Расстройства памяти

Содержание:

Введение

Расстройство памяти

§ 1. Нарушение непосредственной памяти

§ 2. Нарушение динамики мнестической деятельности

§ 3. Нарушение опосредованной памяти

§ 4. Нарушение мотивационного компонента памяти

Заключение

Список литературы

Введение

Тема моей контрольной работы «Память, виды памяти. Исследование памяти».

Большинство больных жалуются на расстройства памяти. Еще Ларошфуко высказал мысль, что люди часто жалуются на рас­стройства памяти, но никто не жалуется на недостаточность мыш­ления. И это действительно так. Редко больные говорят о недо­статках, неадекватности своих суждений, но почти все замечают дефекты своей памяти. Это происходит отчасти потому, что при­знать свою несостоятельность в области запоминания не обидно, в то время как никто не проявляет столь высокой самокритичности по отношению к своему мышлению, поведению, чувствам. Вмес­те с тем расстройства памяти являются действительно частым симптомом при заболеваниях мозга. Кроме того, ряд нарушений психической деятельности, как нарушение работоспособности, нарушения мотивационной сферы, выступают для самого боль­ного и наблюдающих за ним в виде расстройств памяти.

РАССТРОЙСТВА ПАМЯТИ

Большинство больных жалуются на расстройства памяти. Еще Ларошфуко высказал мысль, что люди часто жалуются на рас­стройства памяти, но никто не жалуется на недостаточность мыш­ления. И это действительно так. Редко больные говорят о недо­статках, неадекватности своих суждений, но почти все замечают дефекты своей памяти. Это происходит отчасти потому, что при­знать свою несостоятельность в области запоминания не обидно, в то время как никто не проявляет столь высокой самокритичности по отношению к своему мышлению, поведению, чувствам. Вмес­те с тем расстройства памяти являются действительно частым симптомом при заболеваниях мозга. Кроме того, ряд нарушений психической деятельности, как нарушение работоспособности, нарушения мотивационной сферы, выступают для самого боль­ного и наблюдающих за ним в виде расстройств памяти.

Проблема расстройств памяти всегда стояла в центре психиат­рических и патопсихологических исследований. Это происходит не только потому, что мнестические нарушения являются, как мы только что сказали, часто встречающимся синдромом, но и потому, что проблема памяти наиболее разработана в классичес­кой психологической литературе.

Еще И.М.Сеченов указывал на то, что память являет­ся «краеугольным камнем психического развития», что «учение о коренных условиях памяти есть учение о силе, сплачивающей, склеивающей всякое предыдущее со всяким последующим. Таким образом, деятельность памяти охватывает собой все психические рефлексы». Главную особенность человеческой памяти Сеченов видит не в фотографичности воспроизведения, не в «зеркальнос­ти» запечатления, а в переработке воспринятого, в классифика­ции и сортировке воспринятых образов. Именно эта особенность является условием возможности психического развития. И.М.Сече­нову принадлежат замечательные слова о том, что память является сложной обобщенной деятельностью: «Самые простые наблюдения убеждают нас в том, что знания в умственном складе

у взрослого в самом деле распределены не зря, а в определенном порядке, как книги в библиотеке». Структура процесса запомина­ния и воспроизведения сложна, те особенности, которые присущи любой форме человеческой деятельности — опосредованность, це­ленаправленность, мотивированность — относятся и к памяти (Л.С.Выготский, А.Н.Леонтьев, И.П.Зинченко, А.А.Смирнов, Л.В.Занков и др.). Поэтому и распад мнестической деятельности принимает различные формы. Анализ расстройств памяти стано­вится особенно актуальным, благодаря переходу к «поуровневым» исследованиям психической деятельности человека (А.Н.Леонть­ев). Изучение памяти как мотивированной, направленной, опосре­дованной деятельности является конкретизацией такого подхода. Исследования, посвященные патологии памяти, идут в раз­ных направлениях: а) клиническое направление (С.С.Корсаков, Ю.Грюнталь, ВАГиляровский, Р.Я.Голант, С.Г.Жислин, М.А.Мар-заганова). Его представители связывали расстройства памяти с определенными синдромами, нозологическими единицами и не ставили перед собой задачи раскрытия их психологических меха­низмов; б) психофизиологическое и нейропсихологическое на­правления (В.Пенфилд, В.Сковилл и Б.Милнер, Ж.Барбизе, Л.Т.Попова, М.Климковский, Д.Талланд, А.Р.Лурия, Е.Н.Со­колов, Л.П.Латаш, Н.К.Киященко и др.). В работах представите­лей этого направления содержится анализ психофизиологичес­ких основ памяти, изучается природа мнестических нарушений при очаговых поражениях мозга; в) психологическое направле­ние, которое в основном рассматривает вопросы организации памяти и ее нарушений. Теоретические и методологические по­зиции, на которых базируются представители этого направле­ния, крайне неоднородны, а порой противоречивы. Кэтому на­правлению примыкают работы ряда современных зарубежных авторов, ограничивающихся констатацией наличия или отсут­ствия организации запоминания при психических расстройствах (Г.Берксон и Г.Кантор, В.Осборн, В.Валлас и В.Андервуд и др.). К нему следует отнести исследования, синтезирующие основ­ные понятия гештальтпсихологии с теоретико-информационными идеями (Г.Спитз). В это же направление включаются и работы отечественных психологов, подвергающих анализу расстройства памяти с позиции теории о предметной деятельности (А.Н.Ле­онтьев, Г.В.Биренбаум, Р.И.Меерович, Б.В.Зейгарник, А.Р.Лу­рия, Б.И.Бежанишвили, Л.В.Бондарева и др.).

Исследования патологии памяти важны в теоретическом отно­шении, так как они позволяют выяснить, какие структуры, фак­торы участвуют в протекании мнестической деятельности, и сооставить данные о нарушенных звеньях мнестической деятель­ности с разработанной отечественными психологами системой взглядов на формирование процессов памяти.

Исследования расстройств памяти важны также для практи­ческих вопросов психиатрической клиники. Нередко данные о нарушении памяти, полученные при патопсихологическом экс­перименте, не совпадают с представлениями самого больного о характере своей мнестической деятельности. Например, больные жалуются на ослабление памяти, которое мешает им в работе, в то время как психологическое исследование этого нарушения не выявляет. И наоборот, некоторые больные успешно справляются со своими профессиональными обязанностями, требующими удержания материала, данные же психологического эксперимента обнаруживают расстройства мнестической деятельности. Анализ подобного несовпадения оказывается часто очень важным при решении экспертных вопросов, при трудовых рекомендациях, выборе коррекционных мероприятий. Они важны еще в том от­ношении, что помогают согласованию понятий психиатрии и психологии.

Эти факты свидетельствуют о том, что в основе нарушений памяти лежат различные факторы, которые должны быть подвер­гнуты психологическому анализу. Результаты их изучения могут оказаться полезными при установлении диагноза, разграничении синдромов и в практике восстановительной работы с больными.

В исследовании патологии памяти наиболее важными представ­ляются следующие вопросы: а) проблема строения мнестической деятельности опосредованного и неопосредованного, произволь­ного и непроизвольного запоминания; б) вопрос о динамике мне-стического процесса; в) вопрос о мотивационном компоненте памяти. Следует отметить, что не всегда удается вычленить в ка­ком-нибудь определенном, частном амнестическом синдроме от­дельно эти характеристики, большей частью они переплетаются; однако экспериментально удается нередко выделить ведущую роль того или иного компонента.

Анализ амнестического синдрома усложняется еще тем обсто­ятельством, что так называемые ядерные симптомы, вызванные непосредственно болезненным состоянием мозга, сливаются со вторичными, наслаивающимися на них симптомами. Мысль Л.С.Выготского о переплетении так называемых культурных и натуральных функций психических процессов с особенной чет­костью выявляется в нарушениях памяти; экспериментальные ис­следования в этой области позволяют выделить преимущественно функциональную значимость этих симптомов.

§ 1. Нарушение непосредственной памяти

Корсаковский синдром. Одним из наиболее исследованных рас­стройств непосредственной памяти является нарушение памяти и текущие события, при котором относительно интактным оста­ется память на события прошлого; так называемый корсаковский синдром, который был описан известным отечественным психи­атром С.С.Корсаковым при тяжелых алкогольных интоксикациях. Этот вид нарушений памяти часто сочетается с конфабуляциями отношении текущих событий и дезориентировкой в месте и вре-1ени. Два последних признака могли быть слабо выражены, но первый всегда чрезвычайно выражен и составляет основной радикал этого страдания (забывание текущих событий).

Впоследствии оказалось, что корсаковский синдром может об­наружиться при других диффузных поражениях мозга неалкоголь­ного генеза (К.Гампф, И.Делей) и также при поражении опреде­ленных ограниченных мозговых систем (В.М.Бехтерев, Ю.Грюн-таль, Б.Милнер). Больные, у которых имеют место подобные амнестические явления, не помнят, как мы говорили выше, со­бытий недавнего прошлого, но воспроизводят те события, кото­рые были много лет тому назад. Так, подобный больной может пра­вильно назвать события из своего детства, школьной жизни, по­мнит даты общественной жизни, но не может вспомнить, обедал ли он сегодня, посетили ли его вчера родственники, беседовал ли с ним сегодня врач и т.п. Если подобного больного спросить, на­вещали ли его сегодня родственники, нередко можно получить от­вет: «Я не помню, но у меня в кармане папиросы — значит, жена приходила». Такие больные здороваются по нескольку раз, задают один и тот же вопрос, обращаются по многу раз с одной и той же просьбой, производят впечатление назойливых людей.

При анализе структуры корсаковского синдрома вставал воп­рос о том, является ли забывание недавнего прошлого следстви­ем дефекта воспроизведения или удержания материала.

Ряд экспериментальных данных говорит за то; что речь идет о плохом воспроизведении. Еще в 1911 г. Э.Клапаред описал инте­ресные факты, выступившие у подобных больных. Э.Клапаред несколько дней подряд здоровался с больным, при этом незамет­но для больного колол его при рукопожатии спрятанной иглой. Больной перестал подавать Э.Клапареду руку, но при этом не узнавал его, не помнил ни самого факта укола, ни того, что с ним здоровались.

А.Н.Леонтьев (1935) вырабатывал у подобных больных услов-ый рефлекс на болевой раздражитель, хотя больные не помнили и не осознавали самого этого факта. Все эти данные говорят о том, что у больных нарушается процесс воспроизведения. В нашей ла­боратории были поставлены следующие эксперименты с больным, у которого после тяжелого брюшного тифа развился корсаковопо-добный амнестический синдром. Больной должен был в течение некоторого времени нажимать на кнопку при зажигании зеленой лампочки. На следующий день больной, введенный в кабинет, не только не помнил, что он вчера делал, но отрицал сам факт того, что он вчера был в этом кабинете, не узнавал экспериментатора, однако, когда стала зажигаться лампочка зеленого цвета, он стал нажимать на кнопку и не производил этого действия, когда зажи­галась лампочка другого цвета. Спрошенный, почему он это дела­ет, больной удивленно пожал плечами: «Не знаю». Эти и многие другие экспериментальные факты свидетельствуют о том, что про­цесс усвоения был у больных не нарушен.

О том, что при корсаковском синдроме имеют место затрудне­ния процесса воспроизведения, а не слабость образования сле­дов, говорят также данные школы грузинских психологов. Иссле­дования Б.И.Бежанишвили [Щ, проведенные под руководством И.Т.Бжалавы, показали нестойкость, грубость, иррадированность оптической установки больных корсаковским синдромом.

Эти данные согласуются с выводами А.Р.Лурия, Н.К.Киящен-ко о том, что нейрофизиологическими механизмами корсаков-ского синдрома являются нарушения ретроактивного торможе­ния, а не слабость следообразования.

Экспериментально-психологическое исследование непосред­ственной памяти обнаруживает низкое плато без наращивания.

Одним из примечательных особенностей при корсаковском синдроме являются конфабуляции, т.е. заполнение провалов па­мяти несуществующими событиями. Так, один из больных зая­вил, что он сегодня «ходил в лесок по грибы», другой заявил, что «он вчера был дома, на заводе, ему там устроили пышную встре­чу». Для иллюстрации приводим выписку из истории болезни боль­ного Б-ка.

Больной Б-к, 33 года (история болезни доктора Белоусовой). Поступил в психоневрологическую больницу №4 20.111944 г., умер 13.V1944r. В прош­лом здоров. По характеру — живой, активный. 23.11 1943 г. ранен осколком мины в правую лобную область. Первые 14 дней после ранения состояние тяжелое, сознание спутанно, резкое двигательное возбуждение.

Рентгенограмма от 6.Ill 1943 г. В лобно-теменной области справа оп­ределяется костный дефект размером 4×3 см. Разрушение лобной пазухи с проникновением костных и 2-х металлических осколков на глубину 1—4 см.

Психическое состояние: ориентирован неточно. Правильно называет год. Месяца и числа не знает. Во время беседы прежде всего обращает на себя внимание эйфория. Больной всегда пребывает в прекрасном на­строении, его ничто не огорчает, все неприятности, неудобства, перене­сенное ранение, болезнь кажутся ему незначительными и неважными. Он всегда широко улыбается, приветливо встречает врача, утверждает при этом, что чувствует себя «великолепно», что он совершенно здоров. Речь свою беспрерывно сопровождает громким смехом. Со смехом рассказывает о пребывании в психиатрической больнице, о своей неопрятности. Все эти факты считает незначительными и несущественными. Ранен он только в череп, а «мозг здоров». Он удивлен, почему его задерживают в больнице и «заставляют даром есть хлеб». Периодически он обращается к врачу с просьбой отпустить его домой, однако пребыванием в психиатрической больнице по существу не тяготится. Наряду с указанной эйфорией, которая наступает преимущественно в процессе беседы, в течение дня больной пассивен, лежит в постели, молча укрывшись с головой одеялом, не давая никакой реакции на окружающее.

Быстро, не задумываясь, отвечает на вопросы, однако ответы чаще но­сят случайный характер. На этом фоне выступают выраженные нарушения памяти на текущие события. Больной не помнит того, что он ел к завтраку, не знает, какой вопрос ему задавал только что врач. Прослушав радиопе­редачу, больной не только не может рассказать ее содержание, но не по­мнит самого факта, что он слушал радио. Точно так же он не помнит, что сосед по палате читал ему фельетон газеты. Во время беседы с экспери­ментатором больной нечаянно пролил чернила, испачкав рукав халата. На вопрос, откуда взялись чернильные пятна на столе и рукаве, больной отве­чает «не знаю, вероятно, дали .мне такой халат». Утверждает, что ходил сегодня в «рощу березовую гулять». Указанные конфабуляторные выска­зывания держатся стойко, больной повторяет их в одних и тех же вариан­тах, упорно настаивая на своем, не поддаваясь разубеждению. Также упорно и настойчиво отрицает факты, имевшие место в действительности. При этом больной помнит события и факты своей прошлой жизни, начало войны, год женитьбы.

Нарушения памяти больной не замечает, утверждая, что у.него «пре­красная память».

За последние две-три недели усиливается вялость и аспонтанность, нарастает неврологическая симптоматика: выраженный двусторонний сим­птом Кёрнига, ригидность затылка. Повышение коленных рефлексов боль­ше справа. Больной оглушен, вял, медленно отвечает на вопросы. Несмот­ря на тяжелое соматическое состояние, по-прежнему утверждает, что чувствует себя «прекрасно». 13.V 1944 г. больной умер.

Патолого-анатомический диагноз: гнойный абсцесс в правой орбиталь-но-лобной области с прорывом в правый боковой и 4-й желудочки мозга.

Диффузный, преимущественно базилярный лептоменингит, ограниченный пахи-менингит в местах дефекта лобной кости.

Данные экспериментально-психологического исследования больно­го Б-ка. Больной без всякой заинтересованности относится к экс­перименту, выявилась нецеленаправленность действий больного. Он не может выполнять задания, требующего учета прежних дей­ствий. Так, классифицируя картинки, он образует много одно­именных групп. Когда больной образовал 2 группы животных и экспериментатор обратил его внимание на это, больной удивил­ся: «А разве я уже собирал животных?» Задания же, не требую­щие запоминания только что совершенных действий, больной выполняет: объясняет правильно переносный смысл поговорки, метафоры, справляется с заданием «метод исключения», но спу­стя 3 минуты не помнит, что выполнял.

Выявляются грубые нарушения памяти; из 5 предъявленных слов он воспроизводит после 5-кратного повторения лишь последнее. Больной запомнил 1, 2, 0, 1, 1 слово. Применение опосредова­ния (по методу А.Н.Леонтьева) ему не помогает. Из 10 слов он запомнил лишь 2 слова (хотя сам процесс опосредования ему в принципе доступен). Точно так же больной не может воспроизвести сюжет простого рассказа («Галка и голуби»).

Экспериментатор: «Почему галка полетела к голубям?»

Больной: «А кто ее знает, захотела и полетела».

Экспериментатор: «Может, она слышала, что у голубей хоро­шая пища была?»

Больной: «Может быть, галки прожорливые, но и голуби тоже любят поклевать».

Экспериментатор: «Ну, а кто кого выгонял из гнезда? Кто пе­рекрасился?»

Больной: «Никто никого не выгонял. Какая раскраска? Не по­нимаю, о чем вы толкуете?»

Спустя 10 минут больной отрицает сам факт исследования, говорит, что никогда не видел экспериментатора.

Часто нарушения памяти на события недавнего прошлого не достигают столь выраженной степени. Корсаковский синдром мо­жет проявиться в неточности воспроизведения слышанного, ви­денного, в неточной ориентировке. При этом возникает иногда ложное воспроизведение, без грубых конфабуляций: нередко боль­ные сами замечают дефекты своей памяти, пытаются восполнить ее пробелы, придумав несуществовавший вариант событий. Та­ким образом, нарушение памяти на недавние события сочетается у больных с недостаточной ориентировкой в окружающем; реаль-80

ные события могут то отчетливо выступать в сознании больного, то переплетаются причудливо с неимевшими место событиями; невозможность воспроизведения информации настоящего момента приводит к невозможности организации будущего, по существу у больных нарушается возможность увязывания отдельных отрезков жизни.

Не случайно ряд авторов (А.Р.Лурия, ВАТиляровский) увя­зывают наличие корсаковского синдрома с нарушениями созна­ния. А.С.Шмарьян (1948) тоже указывал на то, что расстройства гнозиса пространства и времени являются одним из механизмов развития корсаковоподобного амнестического синдрома, наблю­даемых при тяжелых травмах мозга.

Особую форму приобретают расстройства памяти при корсаков-ском синдроме, если они развиваются на фоне выраженной аспон-танности, т.е. грубых нарушений мотивационной сферы, как это имеет место у больных с поражениями лобно-базальных отделов мозга. Наблюдая вместе с Ю.Б.Розинским (1948) подобных боль­ных, мы могли обнаружить, что такие нарушения памяти обнару­живаются на фоне апатического и эйфорического состояния.

При апатическом состоянии деятельность больных оказывает­ся лишенной произвольности, целенаправленности; для таких больных недоступен выбор, спонтанное переключение с одного предмета деятельности на другой, проявление инициативы, у них отсутствует потребность окончить начатое дело. При эйфоричес-ком состоянии часто наблюдалась расторможенность, легкомыс­ленно-дурашливое поведение, расстройства критики.

Недостатки памяти больные восполняют конфабуляторными высказываниями. Мы наблюдали больных, которые вместо опи­сания предъявляемых им рисунков рассказывали о чем угодно, но не о том, что в действительности было предложено. Им значи­тельно легче было создать любой несоответствующий ситуации вариант, чем адекватно сообщить о виденном или слышанном.

В силу дезориентировки у них была нарушена адекватная оцен­ка окружающего. Им было недоступно соотнесение прошлого и настоящего в плане временной характеристики событий. Приво­дим для иллюстрации историю болезни больного Е.

Больной Е., 1941 г. рождения, электромонтер (история болезни из прак­тики доктора Ю.Б.Розинского).

Анамнестические данные. Со слов родных, родился и развивался нор­мально. В детстве ничем не болел. По характеру всегда был общитель­ным, живым, активным, инициативным. Учился хорошо, к учебе проявлял интерес, 24-х лет больной женился, приобрел специальность электроонтера. Всегда очень активный, являлся примерным производственником. Дома — очень внимателен к родным, заботлив, мягок. Много времени про­водил за книгами — «любитель почитать».

21 сентября (больной попал под поезд) был доставлен в Перовскую боль­ницу, где пробыл по 25 сентября. Диагноз при поступлении: перелом осно­вания черепа, ушибленная рана лба. После удаления сгустков крови в об­ласти лобной кости слева линейная рана длиной 5 см с рваными краями. Рана проникает до кости. Другая линейная рана на левой брови, длина ее 2 см. Под кожей черепного свода широкая гематома, занимающая лобную, почти половину теменной и височной области. Произведена операция. На­пряженная твердая мозговая оболочка разрезана крестообразно. Из-под нее стали выходить сгустки крови и жидкая кровь. На рану наложены швы. 26 октября. Неориентирован; говорит, что травма была 4 года назад. Он родился в 1941 г., но ему 44 года. Соглашается, что тогда ему не может быть 44 года, «надо взять послужной список и посмотреть». Работал он «на этом, в котором говорили лет 5». Месяц назвать не может: «Сентябрь, октябрь, ноябрь — выбирайте любой».

Жену и дочь, пришедших к нему, не узнал. Во второе посещение через 2 недели его состояние было лучше, он узнал родных, но отнесся к их прихо­ду совершенно равнодушно, считал, что он находится дома, что родные не пришли, а находятся здесь с ним постоянно. Тотчас забывал все, что ему говорили и что говорил сам. Не высказывал никаких желаний, просьб. Со­вершенно равнодушно отнесся к уходу родных, ни о чем их не спрашивал.

21 ноября переведен в нервно-психиатрическую клинику Центрального института психиатрии.

Неврологический статус. Малоподвижен, застывает в однообразных позах, ходит мелкими шагами. Амимичен. Слегка уплощена левая поло­вина лобной кости, там же костный дефект, видна пульсация. Правый зра­чок неправильной формы, расширен, не реагирует на свет. Легкая асим­метрия лица. Язык по средней линии. Легкая неустойчивость в позе Ромберга. Гиперкинезов нет. Брюшные рефлексы слева ниже, чем спра­ва. Сухожильные и периостальные рефлексы на верхних конечностях очень живые. Коленные и ахилловы равные, но повышенные. Патологи­ческих рефлексов нет.

Рентгенологическое исследование. Перелом свода и основания чере­па с развитием спонтанного пневмоцефалона на почве травматической порэнцефалии.

Исследование спинно-мозговой жидкости. Цитоз 152/3, белок 0, 5%, реакция Нонне-Апельта положительная, реакция Вейхброда слабо поло­жительная, реакция Ланге 11122100. Реакция Вассермана, Закс—Ви­тебского, Кана — отрицательные.

Психический статус. Больной не ориентирован, вял, пассивно лежит в постели, не меняя позы. Амимичен. Будучи неопрятен мочой, может дли-82

тельное время лежать в мокром белье, никогда сам ни о чем не попросит. На вопросы отвечает односложно, после длительной паузы, часто не отве­чает совсем.

Данные психологического исследования и клинических наблю­дений показали, что поведение больного, его ответы зависят от обстановки и конкретных вещей, среди которых он находится. Будучи введен в кабинет врача, подходит к столу, начинает раз­бирать на нем бумаги. Увидев раскрытую папку, закрывает ее. За­метив карандаш, берет его и начинает писать на лежащей перед ним папке, или бумаге, или книге, наконец, просто на столе. Книгу, лежащую перед ним, берет и начинает читать. На вопрос о том, что там пишут, ответил: «Об авторе пишут».

На фоне подобного ситуационного поведения выступают гру­бые нарушения памяти. Больной не может воспроизвести собы­тия, относящиеся к периоду до травмы и после нее, так же как факт самой травмы. Больной не запомнил сюжета рассказанного ему рассказа: «Что-то вы мне рассказывали». Из 10 слов после многократного повторения не запомнил ни одного: «А вы мне ничего не говорили». Не помнит имени врача, имен окружаю­щих его больных. Выйдя из палаты, он не в состоянии отыскать ее, в палате не находит свою постель. Не может сказать, сколько человек лежит с ним в палате, совершенно не способен указать время дня: утром может сказать, что это вечер, и наоборот, и даже завтрак или ужин не являются для него опознавательными моментами времени. На один и тот же вопрос больной каждый раз дает разные ответы, никогда не задумываясь. У него то пяте­ро, то четверо, то, наконец, двое детей, имена их каждый раз различны. Он находится то в школе, то на производстве. Имеют место конфабуляторные высказывания. Он ходил сегодня в лес, собирал ягоды и грибы. На вопрос, как же могут быть ягоды и грибы в декабре, больной отвечает: «Такой уж лес попался». Год, месяц, число, время года каждый раз называет различные. Иног­да отвечает на вопросы неопределенно. Нередко его ответы при­обретают уклончивый характер. Например, спрошенный о том, что он знает о начале своего заболевания, больной отвечает: «То же, что и вы». — «А что знаем мы?» — «То, что знаем мы вместе». На вопрос, что же мы знаем вместе, больной отвечает: «Ничего». Часто больной соглашается с тем, что все его высказывания не соответствуют действительности, и тут же он начинает утверждать, что все сказанное «совершенно правильно». Явная противоречи­вость его совершенно не смущает. Из памяти больного выпал весь период с момента травмы и до нее. События более давние сообщает правильно. Называет свою специальность, дает некоторые све­дения о своей учебе и более ранние анамнестические сведения.

Прогрессирующая амнезия. Расстройства памяти распространяются часто не только на текущие события, но и на прошедшие: боль­ные не помнят прошлого, путают его с настоящим; они смещают хронологию событий; выявляется дезориентировка во времени и пространстве. Временами такие нарушения памяти носят гротеск­ный характер; так, одной больной казалось, что она живет в на­чале этого века, что только что кончилась первая мировая война, только что началась Октябрьская революция.

В.А.Гиляровский описывал в 30-х годах больную, которой ка­залось, что она живет у помещика, она боялась «барыни-поме­щицы» потому, что «не успела выстирать белье».

В этой амнестической дезориентировке звучат часто прошлые профессиональные навыки. Так, один из наших больных (в про­шлом официант в ресторане) считал, что он во время обеда об­служивает посетителей, требовал, чтобы они (больные) ему за­платили за еду, иначе он позовет «хозяина». Подобные нарушения памяти отмечаются часто при психических заболеваниях позднего возраста, в основе которого лежит прогрессирующая, качественно своеобразная деструкция коры головного мозга. Клинически бо­лезнь характеризуется неуклонно прогрессирующими расстрой­ствами памяти: сначала снижается способность к запоминанию текущих событий, стираются в памяти события последних лет и отчасти давно прошедшего времени. Наряду с этим сохранившее­ся в памяти отдаленное прошлое приобретает особую актуаль­ность в сознании больного. Он живет не в настоящей реальной ситуации, которую не воспринимает, а в обрывках ситуаций, дей­ствий, положений, имевших место в далеком прошлом. Такая глу­бокая дезориентировка с отнесением в отдаленное прошлое пред­ставлений не только об окружающей обстановке и близких лю­дях, но и о собственной личности при старческом слабоумии развивается постепенно.

Такие расстройства памяти, характеризующиеся «жизнью в прошлом», ложным узнаванием окружающих, с адекватным этой ложной ориентировке поведением возникают в основном при стар­ческом слабоумии. В основе его лежит диффузный, равномерно протекающий атрофический процесс коры головного мозга.

С.Г.Жислин высказывает предположение, что неясное воспри­ятие мира при старческом слабоумии обусловлено расторможен-ностью выработанных дифференцировок, общим ослаблением анализаторных функций коры. Ставшие инертными нервные про­цессы не могут поспевать за сменой разыгрывающихся событий, происходящих из реальной жизни, и фиксируют лишь отдельные части, опоненты обстановки и ситуации. Все описанные явления протекают на фоне интеллектуальной обедненности, обусловленной огромного числа клеток коры.

В нашей лаборатории проведено психологическое исследование зуппы больных в возрасте от шестидесяти до восьмидесяти трех ет. Исследование познавательных процессов проводилось с помо­щью методик: заучивание десяти слов, опосредованное запомина­ние по А.Н.Леонтьеву, воспроизведение рассказов, установление ^простых аналогий, объяснение метафор и пословиц. Прежде всего выявилась недостаточная активность процесса запоминания. Боль­ные фактически не принимали задачу «запомнить». Об этом свиде­тельствует то, что ни одна из испытуемых не смогла воспроизвести ‘ ни одного слова при опосредованном запоминании (по А.Н.Леон­тьеву). Вместо этого больные называли предметы, нарисованные ; на картинках, хотя связи между запоминаемым словом и картинкой часто устанавливались адекватно. Объем памяти у этих больных был -очень мал и в среднем составлял 4 слова. Форма кривых запоми­нания имеет форму плато (рис. 1).

У некоторых больных кривые запоминания имеют зигзаго­образную форму, что говорит о неустойчивости, истощаемости мнестических процессов больных.

Очень низка прочность запоминания. Никто из больных не мог припомнить ни одного из десяти слов при отсроченном вос­произведении. Показательно в этом отношении также воспроиз­ведение рассказов. Бывали случаи, когда больные, дойдя до се­редины рассказа, обнаруживали, что не помнят конца, искажа­ли его сюжет. Малейшее отвлечение, пауза между предъявлением и воспроизведением рассказа, какая-нибудь фраза, взгляд в сто­рону — все способствует быстрому забыванию. Больная, только что верно начавшая передавать содержание, с трудом вспомина­ет, о чем в нем шла речь, а через минуту заявляет, что никакого рассказа она не слышала, что «мы просто сидим и беседуем о разных вещах».

Уровень умственных достижений подобных больных в течение экспе­римента колеблется, особенно при выполнении заданий, требующих длительного удержания направленно­сти мысли и постоянного оттормаживания несоответствующих связей (простые аналогии, установление

связи между словом и карточкой в методике на опосредованное запоминание). Чрезмерная отвлекаемость, соскальзывание мысли

по побочным ассоциациям являются характерными для обследованной группы больных. Так, больная, которая начала верно вы­полнять задание, вдруг предлагает какое-нибудь совсем нелепое решение или, забывая о том, что ей нужно делать, отвлекается и начинает говорить о посторонних вещах. Потом снова возвращается к заданию и правильно продолжает его.

Приводим для иллюстрации выписку из истории болезни боль­ной З.А.

Больная З.А., 1905 г. рождения, диагноз — старческое слабоумие. На­следственность не отягощена. Окончила гимназию, работала секретарем-машинисткой, потом занималась домашним хозяйством. Была замужем. Детей не имела.

Последние восемь дет жалуется на боли в сердце, отекают ноги. В 1966 стационировалась в соматическую больницу, диагноз: атеросклероз, наруше­ние водно-солевого и жирового обмена.

По словам соседей, с 1966 г. начала меняться по характеру: стала раз­дражительной, злобной. Пенсию тратила почти всю на сладости, которые раздавала знакомым. Себя плохо обслуживала, ей помогала сестра. По ночам спала плохо, стучалась к соседу, говорила, что ей страшно, у нее воруют вещи через форточку. Психиатром психоневрологического диспан­сера 25 февраля 1967 г. направлена в больницу им. Ганнушкина.

В больнице первое время жалуется на преследование со стороны со­седей, которые хотят украсть у нее ключи от комнаты, телевизор, делают дырки е двери ножом, ругаются. Часто пишет жалобы заведующей отде­лением на больных, которые якобы украли у нее много вещей: кастрюлю шкаф, одежду, белье, стол, посуду. Критика к своим высказываниям от­сутствует, неряшлива, прожорлива. Остатки еды прячет в постели, воз­буждается, плачет, когда эти остатки от нее отбирают. Пребыванием в больнице тяготится, просит о выписке. 12 ноября 1967 г. выписана на по­печение сестры.

Через несколько месяцев состояние опять ухудшилось. Жаловалась, что соседи часто говорят о ней по телефону, ругают ее В марте 1968 г, стала утверждать, что в соседней комнате по магнитофону и по радио называют ее фамилию, угрожают выселить из квартиры в три дня. Стала подозри­тельной, злобной, ночью не спала, ходила по квартире, зажигала свет, сту­чала к соседям в двери. 27 мая была вновь стационирована в больницу им. Ганнушкина.

Психическое состояние. Ориентирована, в беседу вступает охотно, го­ворит тихим голосом. С удовольствием пишет ответы на бумаге. Крайне слабодушна. Первое время жалуется на преследование со стороны сосе-86

дей. Рассказывает, что даже в больнице в первые дни слышала, как по радио говорили о ее выселении. Последнее время поведение в больнице упорядоченное. Бреда не высказывает, галлюцинации отрицает. Пребыва­нием в больнице не тяготится. Все свободное время сидит на излюблен­ном месте за столом у окна, никого туда не подпускает, очень сердится, если кто-то из больных занимает его. С врачом общается охотно, с боль­ными не общается. В часы трудотерапии работает.

Протокол жепери ментально-психологического исследования больной З.А. Из 10 слов больная воспроизводит 5, 2, 5, 3, 4 слова. При отсроченном воспроизведении — 3 слова. Содержание не­сложного задания передать не может. Переносного смысла посло­виц, метафор не понимает, не может сложить простейшего узора в ме годике Кооса. С трудом улавливает содержание картины.

Объяснение пословиц и метафор

Метафоры и пословицы	Объяснение больной
Каменное сердце	Нечуткий, некультурный человек; полюбила его — не любит; вышла замуж — изменяет. Женщина обычно переживает. Женщины вообще лучше, чем мужчины. Мужчины не­культурные, нечуткие, грубые…
Золотая голова	Может быть и у женщины, и у мужчины. И все они прекрасные. Умные. Смелые. Сво­бодные. И любят друг друга всю жизнь. По­любила его, а он женат. Бывает и так. Такое несчастье!..
Не в свои сани не садись Куй железо, пока горячо	Не будь таким нахальным, невежливым, ху­лиганом. Не ходи, куда не нужно. Работай, будь трудолюбивым, культурным, вежливым. Делай все быстро, хорошо. Люби человека. Все для него делай!
Золотая голова	Золотые волосы могут быть и у блондинки.

Приведенные протоколы выявляют грубое нарушение памяти. Процесс опосредования не улучшает воспроизведения. Больная называет карточки. Больная может частично понять переносный смысл пословицы, но не удерживает его и отвлекается. Суждения больной неустойчивы, правильные суждения чередуются с не­адекватными. Мнестические же нарушения носят стойкий характер, больная не только не запоминает прошлых событий, но не помнит и настоящего.

§ 2. Нарушение динамики мнестической деятельности

Описанные выше нарушения памяти носили в основном ста­бильный характер. Хотя степень их выраженности могла менять­ся, но все же основной радикал этих нарушений (нарушение вре­менной характеристики, амнестическая дезориентировка) оста­вался стойким.

В других случаях память психически больных может оказаться нарушенной со стороны ее динамики. Больные в течение какого-то отрезка времени хорошо запоминают и воспроизводят материал, однако спустя короткое время не могут этого сделать. На первый план выступают колебания их мнестической деятельности. Если такому больному предложить запомнить 10 слов (при десяти предъяв­ления) и изобразить количество воспроизведенных слов в виде кривой, то последняя будет носить ломаный характер. Больной может после второго или третьего предъявления запомнить 6—7 слов, после пятого — лишь 3 слова, а после шестого — опять 6 слов.

Оценка памяти подобных больных в терминах «память больного снижена», «память больного не нарушена» не является адекватной. Точно такой же лабильный характер носит воспроизведение како­го-нибудь текста. Больные то подробно с детализацией воспроизво­дят содержание басни, рассказа, то вдруг не в состоянии передать более легкий сюжет. Нередко также нарушения памяти сочетаются с амнестическими западениями в речи: больные вдруг забывают названия каких-либо предметов, явлений, через короткое время спонтанно их вспоминают. Иными словами, мнестическая деятель­ность больных носит прерывистый характер. Нарушается ее дина­мическая сторона. Подобные нарушения памяти встречаются у боль­ных сосудистыми заболеваниями головного мозга, у больных, пе­ренесших травмы головного мозга (в отдаленном периоде болезни), при некоторых интоксикациях и профвредностях.

Заслуживает внимания тот факт, что подобные нарушения ди­намики мнестической деятельности редко выступают у больных в виде изолированного моносимптома. Экспериментально-психоло­гическое исследование выявляет лабильность всех форм их деятель­ности, их познавательной и эффективно-эмоциональной сферы.

При выполнении интеллектуальных задач, требующих длитель­ного и направленного удержания цели, последовательности суж­дений, часто обнаруживается нестойкость умственной продукции больных. Так, в опыте на «классификацию предметов» колебания умственной деятельности могут проявиться в чередовании обоб­щенных и ситуационных решений. Эпизодически выступающие неправильные суждения и действия выявлялись и при выполнении других методических приемов. Часто адекватное выполнение зада­ния прерывалось внезапно наступающими колебаниями эффек­тивной сферы больных.

Таким образом, нарушение динамики мнестической деятельно­сти проявляется в сочетании с прерывистостью всех психических процессов больных и по существу является не нарушением памяти в узком смысле слова, а индикатором неустойчивости умственной работоспособности больных в целом, ее истощаемости.

Понятие работоспособность включает в себя ряд аспектов и фак­торов: это и отношение к окружающему и к себе, и позиция, принятая человеком в определенной ситуации, и способность ре­гуляции своим поведением, целенаправленность и устойчивость усилий, возможность бороться с истощаемостью и пресыщаемо-стью. В обсуждаемых нами здесь случаях речь идет в основном о влиянии фактора истощаемости на мнестическую деятельность.

Можно предположить, что нарушение динамики мнестической деятельности является особым частным случаем проявления ис­тощаемости умственной работоспособности больных, проявлением ее неустойчивости.

Следует отметить, что одним из показателей нарушений дина­мики мнестической деятельности является возможность ее улуч­шения при применении средств опосредования. В повседневной своей жизни больные сами прибегают к такому способу, отмечая: «Я уже стал делать себе отметочки на память», «Я себе примечаю что-нибудь, чтобы мне напомнило». Особенно четко это высту­пает в психологическом эксперименте.

Однако в некоторых случаях выступили парадоксальные фак­ты: операция опосредования (например, метод пиктограмм) при­водила не к улучшению, а к ухудшению процесса воспроизведе­ния. Известно, что акт опосредования своих действий является адекватным свойством психической деятельности зрелого челове­ка, что одним из показателей развивающейся психики ребенка является формирование умения опосредовать свои действия. Од­нако это опосредование не заслоняет собой содержания деятель­ности. Несмотря на то что акт опосредования отвлекает на себя усилия человека, оно (опосредование) не разрушает ни усвоения и восприятия человека, ни логического хода его суждений, умо­заключений. У исследуемой нами группы больных акт опосре­дования приводил к парадоксальному явлению — он мешал их основной деятельности. У больных возникала чрезмерная тенден­ция к опосредованию, больные были чрезвычайно озабочены на­хождением условного обозначения, они опасались, что рисунок не окажется достаточным для запоминания слов. «Как бы мне точ­нее изобразить — я еще нарисую». В результате больные воспроиз­водят опосредованные слова лишь приблизительно; процесс про­изведения становится недифференцированным. Очевидно, усилия, которые больной прилагал для совершения операции опосредова­ния, приводили к еще большей истощаемости и без того ослаблен­ного состояния бодрственности корковых процессов больного.

Нарушение динамики мнестической деятельности может вы­ступить и как следствие аффективно-эмоциональной неустойчиво­сти. Аффективная дезорганизация больного, часто сопутствующая многим органическим заболеваниям (посттравматического, инфек­ционного и другого генеза), может проявиться в забывчивости, в неточности усвоения, переработки и воспроизведений материала. Точно так же может действовать и эффективная захваченность боль­ного, приводящая к забыванию намерений, недифференцирован­ному восприятию и удержанию материала. Во всех этих случаях может оказаться измененным именно динамический компонент памяти. Правильная квалификация нарушений динамики мнестичес­кой деятельности, установление степени этих изменений имеет большое значение для самых различных разделов психиатричес­кой практики, особенно при решении вопросов трудового вос­становления и трудовых рекомендаций. Утери своей работоспо­собности больные нередко объясняют снижением памяти, осо­бенно часто такое объяснение применяется при снижении учебной успеваемости. Больные пытаются «тренировать» свою память, «за­учивать» по многу раз, «повторять» материал. Между тем забыв­чивость эта, как мы только что показали, является не моносимп­томом, а проявлением нарушенной работоспособности больных в целом. Коррекционная работа в подобных случаях должна состо­ять либо в создании условий, предупреждающих наступление ис­тощаемости, либо в нахождении путей, которые могут скомпен­сировать невозможность удержания цели.

§ 3. Нарушение опосредованной памяти

Работами советских психологов показано, что память является сложной организованной деятельностью, зависящей от многих факторов, уровня познавательных процессов, мотивации, дина­мических компонентов (Л.С.Выготский, А.Н.Леонтьев, П.И.Зин-

ченко и др.). Поэтому следовало ожидать, что психическая болезнь, изменяя эти компоненты, по-разному разрушает и мнестические процессы. Из работ А.Н.Леонтьева известно, что привнесение фак­тора опосредованности улучшало воспроизведение слов. У больных фактор опосредования, улучшающий запоминание в норме, час­то, как указано выше, не только не выполняет своей функции, но становятся помехой. Этот факт был еще в 1934 г. впервые описан Г.В.Биренбаум. Исследуя больных разных нозологии с помощью метода пиктограммы, она показала, что больные утрачивают воз­можность опосредовать процесс запоминания.

Как известно, метод этот, предложенный А.Р.Лурия, состоит в следующем. Испытуемый должен запомнить 14 слов. Для лучше­го запоминания он должен придумать и зарисовать на бумаге что-либо такое, что могло бы в дальнейшем воспроизвести предло­женные слова. Никаких записей или пометок буквами делать не разрешается. Испытуемые предупреждены, что качество их рисунка не имеет значения. Точно так же не учитывается и время выпол­нения этого задания.

Задание по методу пиктограммы может быть выполнено двумя способами. Первый из них заключается в том, что изображение представляет собой условное обозначение понятия, заключенно­го в слове. Например, для запоминания слова «развитие» можно нарисовать любую маленькую и большую фигуру (квадрат, круг), для слова «сомнение» — вопросительный знак. К такому приему легко прибегнуть, если испытуемые имеют достаточный образо­вательный уровень. При втором способе выполнения задания ус­ловно изображается понятие, менее общее по сравнению с задан­ным; первое должно служить как бы условным знаком для второ­го. Например, то же слово «развитие» может быть представлено более узким значением как «развитие промышленности», «разви­тие умственное», «развитие физическое» и т.п. Изображение лю­бого предмета связано с таким менее общим понятием (фабрики, книги, какого-нибудь спортивного снаряда), может играть роль знака, условно обозначающего понятие «развитие».

Таким образом, задание требует умения увязать понятие, обо­значаемое словом, с любым более конкретным понятием, а это возможно только тогда, когда испытуемый может отвлечься от многообразия конкретных значений, которые содержат понятие, обозначаемое заданным словом, когда он может оттормозить все частные значения, связанные с ним. Иными словами, выполне­ние этого задания возможно при определенном уровне обобщения и отвлечения и позволяет судить о степени обобщенности и со­держательности образуемых испытуемых связей.

Как правило, здоровые испытуемые даже с неполным сред­ним образованием легко выполняют задание. Даже в тех случаях, когда оно вызывает известную трудность, достаточно привести пример того, как его можно выполнить, чтобы испытуемые пра­вильно решили предложенную задачу.

Г.В.Биренбаум, исследовавшая при помощи этого метода на­рушение понятий у душевнобольных, указывает на основную труд­ность интеллектуальной операции при выполнении задания по методике пиктограмм. Она указывала, что круг значений слова шире, чем то, что можно обозначить рисунком. Вместе с тем и значение рисунка шире, чем смысл слова, значение рисунка и слова должны совпадать лишь в какой-то своей части. Именно в этом умении уловить общее в рисунке и слове заключается ос­новной механизм активного образования условного значения. И хотя эта операция опосредования производится довольно легко даже здоровыми подростками, при патологических изменениях мышления создание таких условных связей бывает затруднено.

Само задание создать условную связь при запоминании слова вызывает известные трудности уже потому, что в создании ри­сунка заключен момент условности, требующий известной сво­боды мыслительных операций. С другой стороны, условность ри­сунка может стать столь беспредметной и широкой, что она пере­стает отражать реальное содержание слова (Г.В.Биренбаум, Б.В.Зейгарник); условность рисунка способствует актуализации латентных свойств предметов (Ю.Ф.Поляков, Т.К.Мелешко, С.В.Лонгинова). Приведем некоторые иллюстрации. У группы боль­ных эпилепсией этот эксперимент вызывал значительные труд­ности. Так, при необходимости найти рисунок для запоминания слова «развитие» больной К. говорит: «Какое развитие? Оно быва­ет разное: и развитие мускулов, и умственное развитие. Какое же вы хотите?» Этот больной затрудняется придумать рисунок для запоминания слов «разлука». «По-разному можно разлучаться; можно с любимой; или сын уходит на войну, или просто друзья расстаются. Не понимаю, что нарисовать?» Другой больной зат­рудняется найти рисунок для запоминания словосочетания «боль­ная женщина». Больной пытается нарисовать кровать, но тут же заявляет, что этот рисунок не подходит, так как больная жен­щина не обязательно должна лежать: «У нее может быть грипп, и она его на ногах переносит». Тогда испытуемый решает нарисо­вать столик с лекарствами, но и это его не удовлетворяет: «Ведь не обязательно больная женщина лекарства принимает».

Некоторые больные пытаются почти фотографически отобра­зить в рисунке жизненную ситуацию. Так, при необходимости за-94

помнить выражение «веселый праздник» больной рисует пляшу­щих людей, накрытый стол, цветы; рядом рисует флаг.

В результате больные хуже запоминают слова, когда они пыта­ются прибегнуть к опосредованию. Процесс опосредования мало помогал и тем больным, которые устанавливали чрезмерно фор­мальные связи, связи по созвучию (например, для понятия «со­мнение» рисовали рыбу-сом, потому что совпадали первые сло­ги, или для слова «дружба» — два треугольника).

Проблеме нарушений опосредованного запоминания посвя­щена работа Л.В.Бондаревой [15]. Предметом ее исследования было выявление и анализ тех многообразных звеньев, нарушение которых лежало в основе патологии процесса опосредования, вы­явление факторов, «ответственных» за невозможность использо­вания вспомогательных средств, оперирование которыми меняет структуру мнестических процессов и делает их специфическими человеческими (Л.С.Выготский, А.Н.Леонтьев, А.А.Смирнов). Ею были исследованы больные эпилепсией (эта группа состояла из 2 подгрупп — больных «симптоматической эпилепсией» и боль­ных «эпилептической болезнью») и больные с локальными по­ражениями мозга (больные с дисфункцией медиобазальных от­делов лобных долей мозга и больные с поражением гипофиза и прилегающих к нему областей). В качестве методических приемов были использованы методика непосредственного заучивания слов и методика опосредованного запоминания (по А.Н.Леонтьеву и А.Р.Лурия).

Основным результатом работы Л.В.Петренко было установле­ние снижения эффективности опосредованного запоминания по сравнению с непосредственным запоминанием у определенной группы больных, факт, вступающий в противоречие с результа­тами, полученными при исследовании здоровых людей, взрослых и детей (А.Н.Леонтьев). При этом у разных групп больных опосре­дованная память нарушалась неодинаково: если у больных симп­томатической эпилепсией опосредованно лишь в некоторой сте­пени способствовало повышению результативности запоминания, то в группе больных эпилептической болезнью введение опосре­дования даже препятствовало воспроизведению, снижало его про­дуктивность.

Для объяснения этого явления Л.В.Петренко обратилась к ана­лизу того, как осуществляется деятельность опосредования. Глав­ным показателем, позволяющим судить о том, в какой степени используются различные средства, совершенствующие структуру запоминания, служил анализ связей, создаваемых больными при исследовании опосредованной памяти.

Л.В.Петренко выделила две категории связей, устанавливаемы* больными эпилепсией при применении методики А.Н.Леонтьева. Первая из них включила связи по значению, при установлении которых больные руководствовались объективными свойствами предметов и явлений, их общественно зафиксированным значе­нием. Первым параметром, образующим связи второго вида, был внешний момент — впечатление испытуемого, на которое влияли либо особенности предъявления материала, либо эмоциональные субъективные факторы.

Вторым параметром явился динамический аспект процессов опосредования, анализ его временных характеристик. Он мог быть: а) динамически адекватным, основанным на последовательном оперировании отдельными элементами; б) нецеленаправленным, при котором больные не останавливались на выделенном опо­средствующем звене, а продолжали «нанизывать» детали, перечис­лять второстепенные свойства элементов связи. В качестве третье­го параметра изучения опосредованной памяти был принят ана­лиз самого процесса воспроизведения.

Наиболее частым феноменом при ошибочном воспроизведении в обеих группах больных было название слов или фраз, отражаю­щих значение самого используемого средства: воспроизведение актуализировало то, что должно было послужить только связую­щим звеном, переходным моментом от заданного слова к выбира­емой карточке и, наоборот, от карточки к слову. Так, например, для опосредования запоминания слова «прогулка» испытуемый берет карточку, на которой изображено дерево и воспроизводит: «Дерево, кажется, елка»; другая больная для запоминания этого же слова берет карточку с изображением забора, мотивируя: «Я всегда гуляю до соседского забора», воспроизводит слово «со­сед». Если применить для изложения процесса опосредованного за­поминания схему А.Н.Леонтьева А—X—А, где А обозначает предло­женное для запоминания слово, X—устанавливаемую для запоми­нания связь, то выявилось, что патологическое изменение мнестических процессов часто приводило к воспроизведению типа А- Х-Х или A-X-Y.

Л.В.Петренко была высказана гипотеза, что нарушение опосредованного запоминания обследованных ею групп связано со всей структурой нарушенной деятельности больных. Выявлен­ная с помощью детального экспериментального исследования (с помощью методик «классификация предметов», метода исклю­чения, счета по Крепелину, исследования уровня притязаний, процесса насыщения и т.п.) общая психологическая характери­стика исследованных больных подтверждает ее гипотезу. Если у 96

больных симптоматической эпилепсией нарушения опосредова­ния были связаны с колебаниями их работоспособности, то у боль­ных эпилептической болезнью они могли быть объяснены повы­шенной инертностью, гипертрофированным желанием отобразить все детали. Последние данные соответствуют результатам исследова­ний И.Т.Бжалавы и Н.В.Рухадзе, которые отмечают, что больные эпилепсией действуют на основе заранее фиксированной уста­новки, носящей инертный и интермодальный характер.

§ 4. Нарушение мотивационного компонента памяти

Данные, приведенные нами в предыдущих параграфах, касаю­щиеся нарушений памяти, показали, что в различных формах мнестических изменений находит свое отражение по-разному из­мененная структура деятельности. Мы показали, как нарушение процесса обобщения, опосредования, динамики влияют на про­цесс воспроизведения, меняют соотношение непосредственной и опосредованной памяти.

В данном параграфе мы остановимся на роли мотивационного компонента в строении мнестической деятельности.

Современная психология не является больше наукой об от­дельных психических функциях. Наши психические процессы сле­дует рассматривать как разные формы психической деятельности, которые формируются в онтогенезе. В зависимости от той задачи, на решение которой направлена наша деятельность, она прини­мает форму того или иного процесса (восприятия, памяти). По­этому в отношении всех наших процессов должна быть применена та же характеристика, что к деятельности в целом; иными слова­ми, при анализе этих процессов следует учесть их личностно-мо-тивационный компонент. Еще в 1927 г. мы показали это в экспе­риментальном исследовании памяти (так называемый феномен воспроизведения незавершенных действий..

Эксперимент заключался в следующем: испытуемому предъявлялся ряд задач (от 18 до 22), которые он должен был выполнить. Это были задачи различного типа: нарисовать монограмму, сложить определенную фигурку из спичек, нанизать бусы, написать стихотворение, вырезать из бумаги спи­раль, слепить коробочку из картона, обратный счет (письменно), нарисо­вать вазу, из бумаги сложить фигурки, умножение трехзначных чисел, из проволоки сделать фигурку, решить кроссворд, составить ландшафт (ис­пытуемым даются деревья, животные, люди, дома из цветного картона) и т.п. Инструкция: «Вам будет предложен ряд заданий, постарайтесь их вы полнить по возможности точнее и быстрее». Половину предложенных за­дач испытуемый выполнял до конца, половина же их прерывалась экспе­риментатором до того, как испытуемый их завершит. Перерыв происходил таким образом, что экспериментатор предлагал испытуемому другую рабо­ту. (Если испытуемый спрашивал, что делать с незавершенной, экспери­ментатор делал вид, что не расслышал вопроса или занят протоколом; во всяком случае, испытуемый не получал четкого, определенного ответа.) Точно таким же неопределенным оставался для испытуемого порядок че­редования оконченных и незавершенных заданий. Сразу после выполне­ния испытуемым последнего задания экспериментатор спрашивал: «Ска­жите, пожалуйста, какие вы выполнили задания?»

Следует отметить, что проведение эксперимента, манера и способы «прерывания» являются очень сложной задачей и требуют тщательно про­думанной отработки всех звеньев опыта.

Время, в течение которого испытуемый называет задания, не ограни­чено. Экспериментатор записывает названные задания в порядке их вос­произведения испытуемым.

Воспроизведение носит вначале плавный характер, после чего насту­пает часто остановка потока перечисленного. Испытуемый начинает активно «отыскивать», «перебирать» в своей памяти, приведенные количественные данные касаются в основном периода «плавного» воспроизведения. После окончания опыта экспериментатор спрашивает о том, какие задания пока­зались ему интересными или приятными. Экспериментатор использует так­же спонтанные высказывания испытуемого во время эксперимента.

Для того чтобы исключить влияние структуры различных задач и их ин­дивидуальные различия испытуемые, так же, как и задачи, были разбиты на две группы, которые попеременно меняли свое место

Данные экспериментов показали, что испытуемые запомина­ли лучше незавершенные действия. Отношение воспроизведенных незаконченных действий [ВН] к воспроизведению законченных [ВЗ] равнялось 1,9 т.е. незавершенные действия воспроизводились на 90% лучше, чем завершенные.

Преимущество незавершенных действий перед завершенными проявилось не только в количественном отношении, но и в том, что незавершенные задания назывались первыми.

Выявленная закономерность лучшего воспроизведения незавер­шенных действий может быть объяснена следующим. У любого здорового испытуемого ситуация опыта вызывает какое-то личностное отношение к ней. У одних испытуемых ситуация экспери­мента вызывает желание проверить себя, свои возможности — экспериментальная ситуация приобретает в таких случаях харак­тер некой «экспертизы», контроля. У других испытуемых ситуация эксперимента вызывала некий задор («хотелось и себе, и вам по­казать, что я хорошо справляюсь с задачами»). Наконец, третьи испытуемые выполняли экспериментальные задачи из чувства «долга», «вежливости». Как бы то ни было, у любого испытуемого то возникал какой-то мотив, ради которого он выполнял задание. Выполнение задания выступало в качестве мотивированного на­мерения. При незавершенности действия намерение остается нео­существленным, создается некая аффективная активность (в тер­минологии К.Левина, «динамическая система»), которая прояв­ляет себя в другом виде деятельности — в данном случае воспроизведении. Ф.В.Бассин [4, 290] сближает это явление с по­нятием установки школы Д.Н.Узнадзе и говорит, что эта «актив­ность, регулируемая определенной установкой и встретившая ка­кие-то препятствия на пути своего развертывания, оставляет след в состоянии реализующих ее нервных образований, который как таковой не осознается».

Применительно к приведенным данным можно сказать, что деятельность памяти актуализировала ту аффективную готовность, которая образовалась благодаря личностному отношению испы­туемого к экспериментальной ситуации. За это предположение говорят следующие два ряда фактов.

Первый. Преимущественное воспроизведение незавершенных действий не проявляется, если изменить условия эксперимента в следующем направлении: вместо нейтральной просьбы: «Скажи­те, пожалуйста, какие вы выполнили задания?» — дать испытуе­мому следующее указание: «Опыт проводился для того, чтобы про­верить вашу память; поэтому я попрошу вас перечислить зада­ния, которые вы выполняли». При такой постановке опыта незавершенные и завершенные действия воспроизводились с оди­наковой вероятностью. Сообщение, что опыт проводился для ис­пытания памяти, означало для испытуемого изменение смысла ситуации: актуализировался совершенно новый мотив — проде­монстрировать или проверить для себя свои мнестические воз­можности.

Этот новый мотив, ради которого испытуемый должен был совершить теперь «действие припоминания», выступал не только в качестве смыслообразующего, но и побудительного, перед ис­пытуемым выступала теперь цель — воспроизвести возможно боль­ше действий. В свете этого мотива задачи были уравнены. Аффективная готовность к окончанию действий отступала на задний план перед новым мотивом — «воспроизвести возможно больше задач». Таким образом, деятельность воспроизведения была при новой инструкции по-иному мотивирована; новая мотивация вызывала иной результат.

Другая группа фактов, доказывавшая роль мотивационного компонента в структуре памяти, заключалась в следующем: если этот опыт проводился с испытуемыми в состоянии усталости или в ситуации насыщения, то тенденция к превалированию при воспроизведении незавершенных действий тоже не обнаружива­лась, так как в этой ситуации не формировалась тенденция к завершению.

Правильность положения о том, что деятельность памяти яв­ляется мотивированной, можно было проследить и на материале патологии. Мы проводили эксперимент по воспроизведению за­вершенных и незавершенных действий у больных с различными формами патологии мотивационной сферы. В зависимости от фор­мы этих нарушений менялась и закономерность воспроизведения. Так, например, у больных шизофренией, в психическом состоя­нии которых отмечалась эмоциональная вялость, искажение мо­тивов, мы не получали эффекта лучшего воспроизведения неза­вершенных действий. У больных с ригидностью эмоциональных установок с их гипертрофией (например, при некоторых формах эпилептической болезни) превалирование воспроизведения не­завершенных действий было выражено. Так, если у здоровых ис­пытуемых отношение воспроизведения незавершенных действий

ВН к воспроизведению завершенных -— равняется 1,9, то у больных

Во шизофренией (простая форма) — 1,1, у больных эпилепсией — 1,8, а у больных с астеническим синдромом — 1,2.

Таким образом, сопоставление результатов воспроизведения незавершенных действий у больных с разной патологией мотива­ционной сферы тоже указывает на ее роль в мнестической дея­тельности.

Роль измененного мотивационного фактора в структуре мнес-тических процессов выявилась и в изложенном выше исследова­нии Л.В.Петренко. Исследуя структуру нарушения опосредован­ного запоминания, автор отмечает, что особенно отчетливо это расстройство выступило у больных с поражением медиобазаль-ных отделов лобных областей мозга, в психическом состоянии 100 отмечались спонтанность, расторможенность, анозоглозия по отношению к своей болезни. Л.В.Петренко отмечает, что больные этой группы не выбирали картинку, которая соответствовала бы заданному слову, а бездумно брали первую попавшуюся на глаза. При необходимости вспомнить по картинке предъявленное экс­периментатором для запоминания слово, сама задача точного вос­произведения не выступала для них как таковая. Чаще всего боль­ные называли либо предмет, изображенный на картинке, либо любое слово или фразу, случайно связанную с картинкой.

Такое отношение не вызывалось трудностями или невозмож­ностью справиться с экспериментальной задачей, так как, буду­чи поставлены в жесткие рамки (экспериментатор настаивал: «По­думайте, выберите внимательно»), больные могли безошибочно его выполнить. Измененное отношение к окружающему и своим возможностям приводило к распаду структуры психической дея­тельности, который был описан в разное время А.Р.Лурия.

Таким образом, нарушение подконтрольности, избирательности психических процессов, замена целенаправленности акта стерео­типами или случайными фрагментарными действиями являлись факторами, препятствующими процессу опосредования, делаю­щими его принципиально невозможным.

Данные исследования Л.В.Петренко тоже показали, что в на­рушениях мнестической деятельности находит свое отражение по-разному измененная структура мотивационной сферы больных. Мотивационный компонент является неотъемлемым в строении и протекании процессов памяти.

Заключение:

В своей контрольной работе я раскрыла тему «Память, виды памяти. Исследования памяти».

Еще И.М.Сеченов указывал на то, что память являет­ся «краеугольным камнем психического развития», что «учение о коренных условиях памяти есть учение о силе, сплачивающей, склеивающей всякое предыдущее со всяким последующим. Таким образом, деятельность памяти охватывает собой все психические рефлексы». Главную особенность человеческой памяти Сеченов видит не в фотографичности воспроизведения, не в «зеркальнос­ти» запечатления, а в переработке воспринятого, в классифика­ции и сортировке воспринятых образов. Именно эта особенность является условием возможности психического развития. И.М.Сече­нову принадлежат замечательные слова о том, что память является сложной обобщенной деятельностью: «Самые простые наблюдения убеждают нас в том, что знания в умственном складе

у взрослого в самом деле распределены не зря, а в определенном порядке, как книги в библиотеке». Структура процесса запомина­ния и воспроизведения сложна, те особенности, которые присущи любой форме человеческой деятельности — опосредованность, це­ленаправленность, мотивированность — относятся и к памяти (Л.С.Выготский, А.Н.Леонтьев, И.П.Зинченко, А.А.Смирнов, Л.В.Занков и др.).

40